Дональд Трамп стоит сегодня перед выбором аналогичным тому, перед которым стоял Б.Нетаньяху в 1996-м после победы в острейшей борьбе на жестко идеологизированных, “раскалывающих общество” выборах. Такой выбор делал не он первый из консервативных лидеров современности и не он будет последним стоящим на распутье.
Логика наименьшего сопротивления подсказывает желательность компромиссов и примирения. Из нее вытекает рекомендация сдвинуться немного в центр и постараться быть лидером, объединяющим нацию.
В том случае, когда ситуация стабильна, когда поле национального консенсуса широко, соответственно, отличия между ведущими партиями определяются требованием сохранения минимальной различимости такая модель поведения работает (в теории общественного выбора она называется “моделью “медианного избирателя”). Потому что сдвиг в центр когда самый последовательный классический либерал требует 25% плоского налога на все доходы, а самый социальный демократ ступеньки для богатых до 35% изменение позиции изначально не самого радикального кандидата избиратель просто не заметит.
Так центристы комфортно и спокойно правили Финляндией после войны до развала СССР да и сегодня сильны … Но такая модель работает ровно до тех пор пока консенсус широк, а различия основных партий не слишком велики.
Израильские и американские левые гордятся своим разнузданным имморализмом и в то же время считают себя в праве читать нам мораль. Они искренне уверены в своей непогрешимости. Они называют свое право отнимать и делить (все, включая детей), глумиться над оппонентом, вытирать ноги о нашу свободу слова, совести, о наше право на самооборону “неотъемлемыми правами” и требуют чтобы мы при этом финансировали их микрофон Едва ли не гордясь собственным антиамериканизмом имеют наглость называть свои “ценности” американскими. То есть от былого консенсуса не осталось и тени.
Поэтому сегодня в Израиле, в США, да и везде во времена когда требуются решительные меры и на весах лежит судьба страны описанная выше модель с непрерывными плавными переходами не работает.
Разница между отменой соглашений Осло и их скрупулезном исполнением со стороны Израиля с закрыванием глаз на тотальное неисполнение его арабами почему-то очень заметна.
Разница между обещанной Эдвардом Хитом в предвыборной капании 1970-го года “консервативной революции” и его же “разворотом на 180 градусов” также резала глаза современников. Разворот был естественно во имя консенсуса” и в партии – со старыми лордами зараженными леволиберальным вирусом “вины за унаследованное богатство и высокое положение” и в стране – с лейбористами и профсоюзами. И он привел к закономерному поражению на выборах 1974 года.
Пришедшая к власти в 1979-м Маргарет Тэтчер идею разворота – ради -компромисса отвергла решительным делом и решительным словом, обидев партийную элиту, ненавидевшую ее до последних дней. Этим она открыла окно политических возможностей для рыночных реформ. Смотри и читай знаменитую речь на конференции партии в Блэкпуле 1980 Conservative Party Conference Speech “The lady’s not for turning” (“леди не для разворотов”)
Аналогичная ситуация сложилась в США в 1970-х. Джеральд Форд, понимая, что “государство сильное достаточно чтобы дать Вам все, что Вы хотите достаточно сильно, чтобы отнять у Вас все что у Вас есть” предпочитал все же компромиссы. А вот Рейган принял иное решение.
Сегодня Алан Дершовиц на Фоксе настоятельно рекомендует Трампу предать своих избирателей по схеме “разворота на 180 градусов”. Правда, почему-то предпочитает не ссылаться на исторический прецедент.
Жесткая позиция и последовательное проведение реформ (включая непопулярные) вовсе не исключают возможности сохранять популярность лидера реформаторов и расширять коалицию за реформы.
Жесткая, честная и определенная позиция “излучает”, “транслирует” ощущение силы. Последнее критически важно для популярности политика (см. Ле Бон, “Психология масс” ).
Она может отстаиваться энергичной непрерывной разъяснительной кампанией подобной той которую вел Людвиг Эрхард (см. его “Речи и статьи“). Она может апеллировать к национальной и / или религиозной идентичности (см. Приложение ниже). Так или иначе, в эпоху кризиса представления об избирателяхъ как о множестве с плавными переходами в котором на своих почти строго фиксированных местах располагаются левые, центристы и правые не работают. Вчерашний центрист легко качается как далеко налево так и далеко направо в зависимости от силы и убежденности побеждающей партии. Победитель убежденностью и уже достигнутыми успехами получает если не все, то очень много далеко за пределами традиционной базы поддержки. Если он, конечно, достаточно амбициозен и готов к изнурительной борьбе (то есть если он по настоящему хочет побеждать и войти в историю). (Смотри детали в Приложении ниже).
Компромисс в ситуации враждебности партий и несовместимости их базовых ценностей только вдохновляет антиреформаторов на продолжение сопротивления реформам. Жесткость реформаторов сигнализирует оппозиции: “реформы неизбежны, тратьте свои ресурсы на адаптацию к новой реальности”.
Кто теперь вспоминает Форда и Хита кроме историков? Кто не помнит Рейгана и Тэтчер? Нетаньяху если и останется в истории то, скорее всего, благодаря отцу и старшему брату.
Выбор для Трампа и для будущего лидера Израиля понятен. Желательно чтобы он был понятен и для нас. Поскольку от нашей “поддержки и давления” решающим образом зависят и сам выбор и его устойчивость и продолжительность “окна возможностей реформ” а значит и их результаты.
***
Приложение. Реформы, идентичность и убежденность
Почти все успешные реформаторы – консерваторы последних десятилетий апеллировали на выборах и в ходе кампаний в поддержку своих реформ к национальной идентичности. Это делали и в США и в Японии и в Англии и в Эстонии. Останови коммунизм, сократи социал, усиль армию во имя того чтобы остаться американцем, британцем, эстонцем (см. Некоторые политические факторы изменения нагрузки государства на экономику).
Мы ранее (в статье о плодах социального либерализма) писали об “умеренно правых” (как они себя еще называют сострадающие консерваторы, “разумные правые” и т.п. которых правильнее было бы определить как “правые, признающих руководящую и направляющую роль левых”):
“… партии, которые не предлагают своему избирателю обоснованного ощущения морального превосходства, крайне уязвимы долгосрочно. Также невозможно полноценно и эффективно участвовать в предвыборной кампании, если ты в основном согласен с оппонентом. По крайней мере, в той части, которая касается моральной легитимации выбора. Проигрыши современных левых случаются вследствие очевидных провалов их моделей и подходов. Однако правые, которые согласны с левыми по наиболее принципиальным вопросам, не способны изменить ситуацию к лучшему кроме выхода из отдельных кризисных ситуаций. (полный текст статьи здесь).
“По всей земле ощущается тяготение к большевизму. У вялых и слабых людей симпатия к большевизму смешивается с чувствами ужаса и восхищения, которые всегда возбуждают в робких оппортунистах отважные фанатики.” – Так объяснял успехи социализма и капитуляцию перед ним “либералов” Мизес в 1922-м году. Поменяй большевизм на исламизм и получишь объяснение “увлечением” либералов и даже многих либертарианцев исламом и их свирепые атаки на “исламофобию”.
Те же причины привлекают к экстремистам решительную молодежь ищущую радикальные и абсолютные решения всех проблем одним ударом (в том числе в случае поддержки халифатчиков в Сирии и Ираке и Аль Каиды до них).
Ле Бон в “Психологии масс” в частности писал:
“Сильное убеждение непобедимо, пока оно не встретилось с таким же
сильным убеждением: последнее может бороться против первого с шансами на победу. У веры нет другого более серьезного врага, чем вера.”
Воображение толпы, как объект завоевания и как фактор успеха политика. Пример из выступления Наполеона: “Если бы мне нужно было управлять еврейским народом, то я восстановил бы храм Соломона”.
“С того времени, как новая идея водворилась в мире, она кладет свою печать, на малейшие элементы цивилизации; Она может быть тогда выражена в нескольких словах, а иногда даже в одном слове, но это слово вызывает яркие образы, то обольстительные, то страшные, и, следовательно, всегда производящие сильное впечатление. Таковы рай и ад в средние века — короткие слова, имеющие магическую силу отвечать на все и для простых душ объяснять все. Слово социализм представляет собой для современного рабочего одну из магических синтетических формул, способных властвовать над душами. Она вызывает в зависимости от среды, в которую проникала, различные образы, но обычно сильно действующие, несмотря на их всегда зачаточные формы. У французского теоретика слово “социализм” вызывает представление о
каком-то рае, где люди равные, справедливые, добрые, и все, ставшие работниками, будут наслаждаться под покровительством государства идеальным счастьем. Для немецкого рабочего вызванный образ представляется в виде накуренного трактира, где правительство предлагает даром каждому приходящему громадные пирамиды сосисок с кислой капустой и бесконечное число кружек пива.”
***
Без сильного убеждения нет шансов ни у какого современного реформатора. Ему не обязательно при это жечь заживо или сажать на кол своих врагов под телекамерой. Есть вполне цивилизованные формы убедительно объяснить оппонентам (чаще – врагам, поскольку как заметил Эван Сайет современные “либералы” не оппоненты, но враги Америки и американского образа жизни) реформ где их место и что единственная форма компромисса с ними – их полная капитуляция.
Опора на национальную и религиозную идентичность может помочь убедить:
– врагов в бессмысленности надежд затормозить реформы,
– друзей в надежности выбора;
– Рынки – в предсказуемости реформ и соответственно правовой среды, в которой предстоит заключать сделки и реализовывать проекты.